Книга Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова

— Нет, что вы, конечно нет. — Сергей терял аппетит, а профессор воодушевлялся.

— Даже если допустить, что студенту не на что купить еду, он не имеет права пропускать занятия. Надо взять отпуск на год и заработать денег для дальнейшего обучения. — Евгений Николаевич закончил построение теории и перешёл к конкретным рекомендациям. — На мой взгляд, Серёжа, вы совершаете следующую ошибку. Переезд в США принесёт пользу только в случае получения следующей ступени образования, иначе вы безнадёжно отстанете от любого выпускника нашего ли университета, другого ли, получившего такую же специальность. Простите за резкость, только положительное расположение к вам побудило меня высказаться и даже советовать. В любом случае выбор остаётся за вами. Попробуйте, почём фунт лиха! Но я готов помогать вам, во всём, в любое время, только обращайтесь. Очень надеюсь, что вы пожелаете продолжить образование в Стэнфорде, тогда, будьте уверены, вам откроются двери в «силиконовый рай».

Скорый поезд обогнал ветер. Осень отбушевала. Тёплый туман покрывал чёрную землю, навязчивостью липла влага к поездам и к их пассажирам. О, как же равнодушно встретила столица своих детей из Белоруссии. Раскормленная роскошью и дурью, она теряла святость на Руси. Ей с первого взгляда понятно: эти трое не оставят здесь денег, не устроят кутежи и не взорвут обитателей ночных клубов какой-нибудь эпатажной шуткой или прикидом. Она тесна и напряжённа, и только купола церквей хранят её вековое величие и радуют душу.

Алекс и Сергей сжались внутри себя и семенили за смелым лидером, брезгливо ступающим чёрными, без единой царапины или истёртого пятна, мокасинами по неухоженной платформе. Он дышал, с неприязнью морща нос, и молчал. Последние силы он растерял, выбирая такси, обязательно приличное на вид и с опрятным водителем. Развалившись на заднем сиденье, он отдал приказ: «Шереметьево. Только не гоните…»

Всякий раз Евгений Николаевич падал духом, когда возвращался в столицу страны детства. Сегодняшний день не стал исключением — с первым глотком московского воздуха слово профессора спряталось глубоко в душе и отказывалось парить на прежней высоте вдохновения.

В просторном автомобиле три высоких пассажира не чувствовали себя уютно, проблема длинных ног преследовала их всю жизнь. Невыносимое молчание водворилось в салоне. Два молодых человека на заднем сиденье так и не нашли общей темы, а профессор не пытался взять управление в свои руки, вместо этого молча уставившись в лобовое стекло. Ностальгия застыла в его тёмных глазах.

Который раз сын великого Дятловского посещал Москву и не встречал её прежнюю, царственную и торжественную, родную и тёплую. Где статная русская красавица в золотом уборе? Почему сегодня во всех окнах и витринах отражается спесивая безвкусная бабища, натягивающая на сытое тело пошлые стринги, купленные за невероятные деньги в точке поклонения московской «элиты»?

В аэропорту профессор пришёл в себя, предвкушая скорую встречу с женой и завитой баницей с начинкой из брынзы. В глазах его появился прежний блеск, в плечах — молодецкая удаль, и он тут же увлёк молодых спутников в новую беседу о старом, о квантовой физике. Да с таким задором, что не заметил — с Сергеем происходит что-то странное.

VI

Устало холодит ноябрь столицу Белой Руси. На завтрак подаёт сырой туман, на ужин — беспросветную серость. Горожане забывают, как выглядит солнце и небо, блеск магазинчиков подземного мира затмил наконец сияние Ярилы.

От личного авто, красной девицы, Алла отказалась, когда её живот впервые коснулся руля. Мама на сносях стала пешеходом и раскатывала, не без удовольствия, только на общественном транспорте, исключив из графика поездки в часы пик. Муж опекал её в свободное от руководства турбизнесом время и выгуливал по вечерам, перед сном. Советы его были терпимыми, правда, Алла иногда сжимала зубы.

Дочери не отстаивали свою независимость с прежним рвением, а льнули к ней с лаской и слушали мамины воспоминания о жизни в прошлом веке, о студенческих её годах. Не было дня, чтобы она в воздыхании или молитве не помянула Дятловских и не перекрестила бы Алькин портрет. Ночью перед её глазами вставало лицо любимой подруги, мрачное, с опущенными веками и уголками губ. Алла силой выпроваживала назойливый образ и призывала память. Тогда несмелая улыбка первокурсницы Леры Дятловской возвращала мир в сердце вчерашней первокурсницы Аллы Задорожной, и та засыпала…

Масштабный по силе звучания храп, издаваемый мужем, вывел Аллу из себя. Она ущипнула его за нос и включила лампу на своей тумбочке. Не помогло — переливы треска и бульканья наполняли супружескую спальню с прежней частотой.

— Как ты можешь спать? — воскликнула Алла и вскочила с кровати.

Костя храпанул ещё разок и приподнялся на подушке, сквозь его слипшиеся веки сочилась злоба. Он сжал кулак с намереньем стукнуть хоть по тумбочке для изъявления мужской воли, ведь удобного директорского стола поблизости не было, но страдающий вид супруги остановил его гнев. Алла то бегала вдоль стены и хваталась за поясницу, то вот остановилась, дыша всей глубиной грудной клетки.

— Киса? — разлепил он веки. — Что? Началось?! — и подпрыгнул на матрасе. — Сейчас же водителя и звоню врачу!

В реальности Киса оказалась пантерой.

— Какой же ты бестолковый! — окрысилась она. — С чужим мужиком не поеду!

Лучшим решением в напряжённой ситуации оказалось решение принять душ и повязать галстук, так Костя и поступил. Супруга присмирела. В машине она с грустью смотрела на янтарные огни столицы и постанывала. Чтобы не потревожить мир, Костя хранил молчание, а на светофоре бросил колёсико валидола под немеющий язык. Как всё пройдёт на этот раз? Заведующая женской консультацией нарисовала угрожающий красный кирпич на карте его беременной жены, а светило по просвечиванию ультразвуком нерождённых младенцев тыкал носом и пальцем в неправильные маркеры на экране. В ответ Алла поставила брови домиком и обстреляла лазером гнева облачённых в белые халаты специалистов. В высокие кабинеты, где выносят смертные приговоры маленьким людям, когда ощупавший их тельца ультразвук выпадет за пределы таблицы стандартных показателей, она больше не вернулась.

— Обойдусь без врачей-убийц, — выпалила она на прощанье и, выходя из дома боли, отряхнула прах от ног своих.

В больнице для рожениц ночных гостей встретили равнодушно. Седая медсестра, зевая, сплёвывала в Костю команды и только после звонка уважаемого доктора надела синюю шапочку и окружила новую роженицу вниманием. На прощанье Константин Иванович простимулировал заботливую медсестру премией, отчего она помолодела лет на десять и сделалась ещё добрее. С супругой он простился, сдерживая слёзы, — кроткой ланью она была только на свадьбе, только перед свадьбой, и вот сегодня утром возвратилось счастливое время…

Уважаемый доктор за руку поздоровался с Константином Ивановичем и принял его непраздную жену в обитель своего врачебного искусства.

Сквозь морось растревоженный отец дотащил ноги до автомобиля, под язык бросил уже сразу два колёсика валидола и закружил на алой «Ауди» вокруг родильного отделения необъятной по площади больницы и местного сквера со спящим фонтаном.